Среди обычаев нашего славного прошлого можно найти весьма нездоровые. К примеру, при Екатерине Великой крепостное право позволяло помещикам продавать крестьян, «как борзых щенков», а при Сталине колхозников заставляли пахать на государство бесплатно, не выдавая им иногда взамен на отработанные трудодни даже еды.
Из просвещённого 2025 года нам это кажется дикостью, однако современники в массе своей относились к крепостному праву и колхозам иначе, гораздо спокойнее. Многие считали подобные обычаи нормой: ну, дескать, родился человек крепостным или колхозником, значит судьба у него такая, чего уж теперь.
Было бы однако наивно с нашей стороны думать, будто мы уже построили справедливое общество, и что наши потомки сочтут его разумным и совершенным. К примеру, у нас абсолютно легальны забастовки — варварский обычай, который, как я предполагаю, будет в обозримом будущем запрещён.
Вот есть, допустим, завод. Завод платит работникам нормальную зарплату, так как если он будет платить маленькую, то рабочий уволится и уйдёт от него на другой завод. Рабочий нормально работает, так как если он будет работать плохо, завод уволит его и наймёт другого рабочего. Соблюдается равновесие, работает баланс сил. Однако в этот момент на сцене появляется хищный профсоюз, который делает три вещи:
1. Требует от завода поднять зарплаты, угрожая в противном случае устроить забастовку.
2. Избивает и запугивает «штрейкбрехеров», то есть рабочих, которые в забастовке участвовать не хотят.
3. Требует от завода дать взятку профсоюзным боссам, чтобы те приказали рабочим забастовку прекратить.
Это называется «шантаж»: плати нам деньги, иначе мы заставим тебя страдать. Когда аналогичное требование предъявляет обычный шантажист — «плати мне деньги, а то я подожгу склад» — полиция его ловит, и суд отправляет его в тюрьму. Однако если комплект «угроза плюс требование» кладёт на стол профсоюзный лидер, правоохранительные органы разводят руками. Право на забастовку закреплено в статье 37 Конституции РФ.
На это сравнение обычно отвечают, что между классическим шантажом и забастовкой есть ряд существенных отличий.
1. Классический шантаж — угроза сжечь склад, раскрыть тайну или ещё как-нибудь навредить — незаконен. Забастовка — законна.
2. Шантажист преследует личную выгоду, тогда как профсоюз борется за весь коллектив.
3. Шантажист действует скрытно, а забастовщики — явно, открыто.
Но давайте временно уберём из списка первый пункт — законность забастовок. Тогда мы немедленно увидим, что второй пункт и третий пункты превращаются в отягчающие обстоятельства: совершение преступления в составе группы лиц, причём открыто, то есть с особым цинизмом. Из этого следует, что забастовки отличаются от шантажа только тем, что они легальны. Внесите завтра в Конституцию поправку, легализующую традиционный шантаж, и разница между этими двумя видами давления исчезнет.
Одна организованная группа открыто требует у владельца завода денег, угрожая в противном случае раскрыть его позорный секрет. Другая организованная группа открыто требует у владельца завода денег, угрожая в противном случае остановить его производство. Возможно, я ошибаюсь, но со стороны всё выглядит так, что разница исключительно в обычаях — мы привыкли к забастовкам, поэтому нашему замыленному глазу кажется, будто забастовки — это что-то нормальное.
Процитирую реплику Виктора Мараховского, на которую теперь, когда мы сравнили профсоюзную борьбу с другими видами силовой борьбы за чужие деньги, остаётся только понимающе кивнуть (ссылка):
…можно было бы сказать, что всякий профсоюз перерождается в мафию — если бы это не было тавтологией: собственно оригинальная сицилийская мафия была и создана как сельский профсоюз выращивателей апельсинов. Отлепить гонконгские триады от гонконгских профсоюзов так же невозможно, как знаменитые благодаря кино нью-йоркские профсоюзы от всяких Барзини и Тарталья…
Как видите, теория полностью соответствует практике. Организации, которым дурной обычай позволяет заниматься легальным шантажом, склонны морфировать в организованную преступность, чтобы заниматься ещё и другими видами вымогательства.
На это можно возразить, что у рабочих должно быть больше прав, чем у завода, так как капиталист сильнее и толще отдельно взятого пролетария.
Суждение эмоционально понятно, однако фактически неверно сразу на нескольких уровнях.
Во-первых, идущий по улице профессиональный спортсмен, боксёр или штангист, очевидно сильнее случайного прохожего, и в честной драке у прохожего не будет никаких шансов. Однако из этого же не следует, что хилый прохожий имеет право нападать на боксёра или штангиста с бейсбольной битой только потому, что он слабее! Профессиональные спортсмены — тоже граждане, и у них тоже есть право на безопасность.
Во-вторых, надо различать интересы рабочих и интересы профсоюзных боссов, которые говорят якобы от имени рабочих. Рабочему выгодно, чтобы завод процветал и развивался: тогда рабочий будет иметь хорошую зарплату, комфортные условия труда, бесплатное обучение и жирный соцпакет. Вся эта мутная и агрессивная возня с забастовками рабочему совершенно не нужна — рабочий не хочет никого шантажировать, рабочий не хочет сидеть без зарплаты, рабочий не хочет, чтобы крепкие молодчики угрозами заставляли его участвовать в общем непотребстве и, наконец, рабочий не хочет, чтобы его завод в итоге закрыли. Меньше рабочих мест — больше конкуренция за рабочие места — ниже зарплаты. Очевидно, что рабочим понижение зарплат не нужно: рабочим выгодно сотрудничать с капиталистами, а не враждовать с ними.
В-третьих, сейчас не 19-й век, и положение рабочего значительно прочнее, чем положение завода. Рабочий, как правило, спокойно может просидеть несколько месяцев без официальной работы. Подработок хватит на еду, а просрочку по кредитам банки некоторое время потерпят. Да, будет больно и неприятно, однако далеко не так больно, как производству. Заводы обычно завязаны на кредиты и контракты, при этом они зачастую вообще не могут позволить себе останавливаться. Последствия одномесячного простоя легко могут съесть всю прибыль за пару лет, двухмесячный простой может остановить завод навсегда. К счастью или к сожалению, сила сейчас обычно на стороне сотрудника — особенно если это хороший специалист, заменить которого тяжело.
Скажу больше. Если кому свой профсоюз в 2025 году и нужен, так это малому и среднему бизнесу. Наёмных работников защищают Трудовой Кодекс и многочисленные народные трибуны-горлопаны, охотники за голосами электората. Крупный бизнес имеет большие деньги и мощные связи в верхах. Малый и средний бизнес беззащитен перед всеми — и перед государством, которое часто меняет правила игры, и перед крупным бизнесом, которому государство регулярно разрешает поджирать маленьких конкурентов при помощи почти коррупционных схем.
В качестве хорошо известной иллюстрации очередной раз укажу на уничтожение малого ювелирного бизнеса через введение НДС в 2023 году: явный грабёж, на который государство и крупный бизнес решились только потому, что сколько-нибудь сильных защитников у малого и среднего бизнеса нет.
Таким образом, коллеги, забастовки морально устарели, так как являются по сути преступлением, и так как рабочие давно уже перестали быть слабой частью общества. Беззащитной частью общества стал сейчас малый и средний бизнес, поэтому стоит ожидать, что острый запрос на элементарную справедливость выльется в итоге в появление гильдии или профсоюза капиталистов. Приятный же момент заключается в том, что никаких забастовок профсоюзу капиталистов устраивать будет не нужно. Для защиты элементарных прав будет достаточно злых адвокатов и журналистов, которые судебными исками и частными расследованиями отвадят обидчиков бизнеса от злых дел, на которые те решаются пока что без малейших колебаний.
Чтобы сэкономить время, я превентивно отвечу на несколько очевидных возражений.
В. Забастовка — это не «поджог склада», так нельзя сравнивать. Забастовка — всего лишь мирный отказ от труда, а не агрессивное действие. Это, по сути, выражение несогласия, за которое забастовщик рискует своим доходом. Мы же не обвиняем в чём-то покупателей, когда они отказываются покупать товары в магазине, если продавец не снизит цену?
О.: Во-первых, когда кто-то организует коллективный бойкот магазина, это ровно такой же шантаж, как и забастовка. Во-вторых, логика «я ничего такого не делаю» порочна. Если стрелочник на железной дороге просто будет стоять, скрестив руки, наблюдая, как поезд движется навстречу крушению, мы возмутимся. Если гуляющий по крыше хулиган просто разожмёт пальцы, отпустив в полёт кирпич, он также будет виноват. Наконец, представьте, что некий аэропорт установит за посещение туалета плату в 5000 рублей…
В.: Фразы про «избиения» и «вымогательство взяток» — это не описание института профсоюзов, а крайний случай, к тому же уголовно наказуемый. Да, и среди профсоюзных лидеров бывают преступники — как и среди бизнесменов, политиков и священников. Но по этой логике мы должны запрещать и бизнес, и церкви, и парламент? Если аргумент построен на экстремальных случаях, это логическая ошибка обобщения по частному примеру. Это не доказательство, это риторический приём.
О.: Гуглим историю профсоюзной борьбы, гуглим слово «штрейкбрехер», собираем хотя бы немного информации о современных нам профсоюзах.
В.: Профсоюзы возникли потому, что без них работодатели устанавливали правила игры в одностороннем порядке. Не из доброй воли появились нормы 8-часового рабочего дня, оплачиваемые больничные и отпуск — всё это результат многолетней профсоюзной борьбы. Профсоюзы — не враги прогресса, а его двигатели. Баланс между трудом и капиталом делает систему устойчивой. Без него общество рискует свалиться либо в диктатуру капитала, либо в бунт масс.
О.: Восьмичасовой рабочий день был бы установлен и безо всяких профсоюзов, причём именно что «из доброй воли» — вот как на заводах Генри Форда, например. Сейчас в малом бизнесе нет никаких проблем договориться с рабочим о работе и по 4 часа в день, и по 12 часов в день. Однако бизнесмены обычно так не делают, так как это глупо: оплата-то в любом случае за час идёт, даже если оформлена как оплата за предмет или оплата за месяц. Опытным путём выяснили, что самый выгодный для всех сторон рабочий день — это 8 часов. Примерно так и работаем, и профсоюзы тут вообще не при делах.
В.: Если рабочим всё нравится, они не бастуют. Но если идут на забастовку — это означает, что их довели до крайней меры. Профсоюзы не устраивают забастовки из прихоти — это всегда крайний инструмент.
О.: Сейчас всё же не 19-й век и не сталинская эпоха: «довели до крайней меры» — это что-то из разряда журналистских преувеличений. Пример из жизни. Под Петербургом был автомобильный завод, на котором зарплаты и условия работы были чуть ли не лучшими во всей области. Завод разорили чередой забастовок. Рабочие вынуждены были уйти на другие заводы (на меньшие зарплаты и худшие условия), после чего долго тосковали о работодателе, которого профсоюз заставил их разорить.
В.: Тезис о том, что «рабочий сейчас может подрабатывать, а завод — не может остановиться» — звучит как высказывание человека, никогда не терявшего работы на месяц-два.
О.: А это возражение звучит как высказывание человека, никогда не открывавшего управленческий баланс производственного предприятия. Положение типичного современного завода можно сравнить с положением теплолюбивого животного в русском зоопарке зимой. Пока меняют разбитое стекло, животное может побыть и в холоде, но если ремонт затянется, животное заболеет. Завод — сложный организм, и каждый дополнительный день простоя буквально разрушает его.
В.: «Профсоюз капиталистов» уже существует. Он называется лоббизм. Торгово-промышленные палаты, деловые ассоциации, лоббистские группы при власти, экономические советы при министерствах. У бизнеса — армия юристов, финансистов, пиарщиков и даже медиа. А у работника что? Часто — только профсоюз.
О.: Всё перечисленное находится в руках крупного бизнеса. Малый и средний бизнес для крупного бизнеса зачастую не соратник, а вкусная и калорийная еда. Что касается работника, то его-то как раз защищают и СМИ, и депутаты, и коллективные блоги, и Трудовая инспекция, и законодательство, и система правосудия, которая обычно именно на его стороне.
Свежие комментарии