Как-то я прожил 4 года в лесу, зализывая душевные раны и пытаясь разобраться в себе. Это рассказ той поры.
* * *
Не устает удивлять меня лес, в котором я живу. В нем нет следов какого-либо старого жилья, но вот вековые тополя растут так, как будто когда-то были посажены по нитке. Или вот лесное озеро совершенно правильной круглой формы в окружении старых ив.
Наверняка рукотворного происхождения. А на его высоком берегу стоял кому-то милый сердцу дом.Вот молодые березки — держатся веселой стайкой, тянутся к свету, прямые как стрела. Их старшие подружки тоже ровные и стройные. Но те, которым более ста лет стоят искореженные и раздвоенные. Что с ними произошло? Что пережили они в своей юности? И вспомнилось мне, что где-то здесь проходил рубеж обороны Кургана от колчаковских войск. Подошел я к одной из таких березок, обнял прижавшись и поведала она мне свою историю.стает удивлять меня лес, в котором я живу. В нем нет следов какого-либо старого жилья, но вот вековые тополя растут так, как будто когда-то были посажены по нитке. Или вот лесное озеро совершенно правильной круглой формы в окружении старых ив. Наверняка рукотворного происхождения. А на его высоком берегу стоял кому-то милый сердцу дом.
Вот молодые березки — держатся веселой стайкой, тянутся к свету, прямые как стрела. Их старшие подружки тоже ровные и стройные. Но те, которым более ста лет стоят искореженные и раздвоенные. Что с ними произошло? Что пережили они в своей юности? И вспомнилось мне, что где-то здесь проходил рубеж обороны Кургана от колчаковских войск. Подошел я к одной из таких березок, обнял прижавшись и поведала она мне свою историю.
— Артиллерия, товсь! — с надрывом кричит бравый колчаковский унтер-офицер в белом кителе с перетянутой через оба плеча портупеей. И солдатики, быстро разворачивая подводы, устанавливают трехдюймовки на высоком, правом берегу Тобола.
— Ребятушки! Постоим за правое дело! — зычным голосом обращается красный командир Пал Макарыч к своим бойцам, которые окопались на левом берегу.
— Ужо постоим, — ворчит старый, с густой бородой, охотник Василий, — С трехлинейками супротив пушек».
— Не ворчи, дедуля, — спрыгивая в окоп и дружески похлопывая его по плечу спокойным голосом говорит командир, — У нас ведь еще и «Максимы» есть. Вот побьем эту белую гниду и заживем тогда по человечески».
— Кто-то мож и заживёт, токма ужо не мы, — продолжал ворчать дед, но тем не менее настраиваясь на боевой лад.
Тем временем орудия белогвардейцев уже заняли позиции. У них было очень выгодное расположение в отличие от красноармейцев. Мало того, что берег был высокий, так еще и естественная гряда скрывала все их действия от глаз противника.
— Братушки! — взывает к бойцам Пал Макарыч, — Как начнут бить, все ложимся на дно окопа. Стреляем в перерывах. Метко стрелять! Беречь патроны! Смотрящим у пулеметов не зевать!»
Ротный двинулся дальше по окопу, подбадривая бойцов и приостановился у пулеметчицы Маши. Она пришла к нему в отряд за три дня до этого, пройдя перед этим ускоренные курсы пулеметчиков. Как её звали на самом деле, командир никак не мог запомнить, так как фамилия у нее была Арцумян, а настоящее имя бойцы быстро переделали на русский лад: Маша, Машенька, Машутка.
Так же он знал, что она дружна была с Наташей — дочерью его друга Васи Аргентовского. Но что привело в отряд эту молоденькую и хрупкую девушку Павел не знал. Мог только догадываться.
— Ну как дела, Маша? — отечески глянув на нее спросил ротный.
— Всё нормально, товарищ командир, — ответила она, подняв на него большие и глубокие черные глаза, в которых не было ни страха, ни сомнения, а только решимость и некая злость.
— Ну давай, доченька, покажем им, — крепко сжав её предплечье мозолистой рукой сказал Пал Макарыч и двинулся дальше по окопу, на ходу размышляя об этой красивой армянской девушке, которая почти еще ребенок и, наверно еще даже не целованная.
Он пробовал отговорить ее от этого похода, но она так выстрелила в него пронзительным взглядом, что он почувствовал себя виноватым и только смог произнести: «Ну как знаешь, девонька, как знаешь».
И в это время ударила белогвардейская артиллерия. Они очень хорошо подготовились. И решили выжать из пушек всю их скорострельность. Пушки били не умолкая, не давая поднять головы красноармейцам. И дыбилась земля и рвали снаряды тела бойцов. И ужаснулось небо от этой кровавой бойни. Красноармейцы сопротивлялись как могли, но через полчаса всё было кончено…
Из располовиненной осколком снаряда молодой березки тихонько стекала слеза на холм медленно оседающей земли, под которым упокоилась армянская девушка Маша.
Сейчас об этих событиях напоминают только эти искореженные, с порванной «кожей» березки. И они выстояли и дали жизнь другим, которые растут стройно и кудряво. И дай им бог никогда не увидеть то, что видели их предки.
Раны зажили, но память осталась. Помни о прошлом, верь в будущее, человек.
Свежие комментарии