Завоевание мира Россией и Западом шло кардинально противоположными методами. Вот как это делалось у них:
«…есть земля “свободная”, пригодная для использования, а также нечто, мешающее ее заселять — избыточная растительность, дикие звери, индейцы и прочие “неприятные” явления… Поэтому, как только возникла техническая возможность устранить какое-либо из “препятствий”, это делалось немедленно и безо всяких угрызений совести. Лес вырубали, зверей убивали на шкуры, а индейцев… За скальп индейца (все равно — мужчины, женщины или ребенка) была установлена денежная премия. Так устанавливают премию за волчьи уши, когда хотят стимулировать охоту… И приняли это решение тихие, регулярно посещающие церковь баптисты — основатели штата Массачусетс. Причем позорная охота, узаконенная государством, продолжалась в Америке весь “цивилизованный” XVIII век!» [1] (с. 47).
Покорение инородцев Россией шло кардинально иными методами:
«…ни один народ не был физически истреблен! Племена платили подать (ясак). Причем наказать или казнить “ясачного” человека было куда сложнее, чем своего» [1] (с. 47).
И в дела иноверцев власть никогда не вмешивалась: внутри своей диаспоры они всегда могли творить суд, общепринятый у них. Понятно дело, если уж сами туземцы начинали задираться, власть поступала сурово. Но ничуть не более чем положено у них. Ведь если власть накажет их по-своему, то есть того, кого на наш взгляд из туземцев следует наказать, то во исполнение уже их закона может вступить кровная месть и судебный пристав не только сам будет зарезан, но и вся его семья до определенного их законами колена. Поэтому русские власти никогда не вмешивались во внутренние дела влившихся в их страну, волею судьбы, инородцев. Причем, покорение шло не потому, что нам требовались чужие земли, а потому, что соседствующие с нами народы не всегда понимали — почему их никто не трогает, а потому, чувствуя слабинку в соседях, производили вероломные нападения. Понятно, эти нападения приходилось сурово пресекать. И лишь по этой причине наши границы откатились от Казани аж до Калифорнии: мы всегда лишь смиряли варваров, нападающих на наши селения, а вовсе не стремились завоевать чужие территории — нам самим эти территории девать было некуда.
А потому, в отличие от Запада, наши уже порядки основывались на следующем:
«…“ясачный” платил государству (царю) и являлся его, как бы сказали теперь, “налогооблагаемой базой”, которую велено было всячески оберегать и расширять. Так что в случае с Россией речь идет о новых землях, населенных новыми подданными, а отнюдь не о “расчистке” завоеванных земель от населявших их народов! Согласитесь, подход принципиально иной!
“Русский народ, создав величайшее в мире государство, простирающееся от Атлантики до Тихого океана, не унизил ни один из встретившихся на его пути народов, пусть самых малых, но всех принял, как братьев, покоряя прежде сердца. А не крепости”.
Митрополит Иоанн (Снычев)» [1] (с. 47).
Правда, и власти им особой выделять никто не собирался — чуть ниже будут подробно описаны их нравы, нам не только чуждые, но нами постоянно пресекаемые как безчеловечные. Когда присланный в Петербург царевич из Бухары попытался заикнуться Русскому Царю о том, что неплохо было бы ему все же вернуть власть, Царь ответил:
«Эти области подчинены ташкентскому губернаторству и находятся в его ведении. Об этом следует спросить его» [2] (с. 59).
Понятно, губернатору будет просто смешна такая вот просьба. То есть само административное деление страны не предполагало власти инородцев в русских провинциях — пусть их в определенных губерниях будет и большинство. С другой стороны, аппарат притеснения инородцев также отсутствовал.
И вот по какой причине власть у инородцев в те времена оказалась изъята. Их нравы совершенно не соответствовали нами испокон века усвоенным традициям общежительства людей между собой. Вот что писал о них Адам Олеарий:
«Кормятся они скотоводством, чем больше всего приходится заниматься женщинам. Мужчины же ездят верхом, совершают набеги, крадут и грабят кругом и нисколько не совестятся красть даже у собственных друзей, сестер и братьев детей и продавать их персам или туркам. Поэтому никто из них и не доверяет другому» [3] (с. 418).
Потому и строят башни. И не только от соседей, что выясняется, но даже и от членов своей собственной семьи: братьев и сестер!
Но брат, что выясняется, может распродавать в рабство не только детей своих братьев и сестер. Но и самих сестер. Олеарий сообщает, что на пути из Персии в Москву, находясь проездом в Астрахани:
«…персидский посол купил себе в жены нагайскую татарскую девицу у ее собственного брата — мурзы, сидевшего под арестом; он дал за нее 120 талеров наличными [60 руб.] и лошадь за 10 талеров [5 руб.]. Этот посол был человек лет 70, но еще довольно сильный» [3] (с. 442).
То есть поиздержался братик, сидючи в тюряге, а потому и запродал свою прелюбимую им нежно сестричку проезжающему мимо богатенькому стариканчику в качестве наложницы. Ну как от таких вот братиков этим самым сестричкам, оставшимся пока на свободе, башен не строить?
Но торговать у них принято было не только братьям нежно любимыми своими сестричками. Но даже отцам торговать сыновьями. Ногайские татары, например, во времена царствования Бориса Годунова, вот как «нежны» были к своему потомству:
«…многие улусы запустели… оскудели так, что отцы детей своих продавали в Астрахани» [4] (гл. 70, с. 288).
Но и тремя десятилетиями ранее их нравы, отмечает посетивший эти края иной иностранец, англичанин Энтони Дженкинс, были все такими же:
«Когда я был в Астрахани, я мог бы купить много красивых татарских детей, целую тысячу, если бы захотел, у их собственных отцов и матерей, а именно мальчика или девочку за каравай хлеба, которому цена в Англии 6 пенсов…» [5] (с. 173).
Но это не какие-то особые моменты истории этих диких народностей, связанные с какими-то особыми условиями, вызванными то ли катаклизмами, то ли войнами, то ли особо голодными годами, что можно сразу предположить по приведенным высказываниям очевидцев. Так относились к своим детям в данной местности всегда. Вот, например, что говорится о жителях Сарая во времена Золотой орды. Шихаб ад-дин Абу-л-Аббас Ахмед ибн Али ал-Калкашанди (1355–1418):
«В некоторые годы из-за недостатка пищи они продают своих детей» [6] (с. 71).
То есть не из-за того, что есть нечего вообще, а лишь из-за некоторой недостаточности привычных продуктов питания. То есть чтобы дать овце как следует подрасти, они могут продать лишнего с их точки зрения какого-нибудь из своих детей. И такое читается нормальным. Ведь несмотря даже на это, как считает ал-Калкашанди:
«они относятся к лучшим из тюрков по характеру из-за своей верности, смелости, избегания вероломства… безупречности достоинств» [6] (с. 71).
То есть своими детьми, как получается, торгуют у них именно лучшие, обладающие эдакою «безупречностью достоинств». Вот тебе и на…
Что же можно ждать от худших из тюрок?
Стефан Какаш, путешественник в Персию (1602 г.), подтверждает слова арабского писателя:
«У них один продает другого: отец своих детей или жен… Точно также они поступают и с дочерьми своими, обменивая их на скот…» [7] (с. 27–28).
Вот пример такого обмена, например, самоедами:
«Когда самоеды вознамерятся жениться, то выискивают себе невесту по-своему и затем торгуют ее и уславливаются в цене за нее с ее ближайшими родственниками, точно так, как это бывает у нас при покупке коня или вола…» [8] (с. 36).
Но и с женами они особо не церемонятся:
«…самоеды, живущие на морском берегу и в Сибири… продают своих жен, когда они надоедят им» [8] (с. 36).
А вот что сообщается о жителях Приволжских степей:
«…у этих народов… существует обычай жениться только на девушке, своим отцом лишенной девства. Они утверждают, что надобно быть сумасшедшим, чтобы не воспользоваться подобным случаем, что каждый сажает дерево с намерением сорвать с него плод» [9] (с. 69).
Так что папы не брезговали в этом вопросе, то есть по части продления удовольствия от ими выращенной дитяти, вообще ничем. Вплоть до кровосмесительного насилия над собственным чадом. Что ж они, зря кормили его столько лет, чтобы не попользоваться случаем, коли никто такого скотства здесь не запрещает еще и в самом его зачатии?
Вот что сообщается о туземном населении Казани:
«Что касается посада, то торговля в нем довольно развита. Ей способствуют более всего Татары, Черемисы, доставляющие сюда все, что есть у них, даже собственных детей обоего пола, которых уступают за какие-нибудь 20 ефимков всякому желающему купить их» [9] (с. 73).
Однако ж и на восток от Уральских гор порядочки бытовали все такие же. Вот, например, какое подношение производила за убийство соседа повинная в ссоре сторона у тунгусов:
«Если обвиняемая сторона признает свою вину и готова дать удовлетворение, то они договариваются о годовщине, обычно состоящей из одной или двух девушек и нескольких оленей» [10] (с. 135).
То есть за отсутствием финансовых средств выплачивается эквивалент стоимости убитого мужчины: пара-тройка оленей, приправленные дамами стороны провинившейся для сексуальных услуг потерпевшей стороны. Судя по всему, одна получше, или парочка страшненьких. Вообще бойкая торговля людьми азиатскими народностями велась до самого недавнего времени:
«Москвитяне привозят с собой [к Соленому озеру] товары всякого рода. Калмыки же в обмен предлагают рогатый вьючный скот… продают также… своих свойственников и своих собственных детей. Если проданные в рабство начинают горевать, то калмыки говорят им: “Ступай, бедняга, и не грусти, тебе будет там лучше” (Юрий Крижанич, История Сибири [цит. по кн.: А. Титов, Сибирь в XVII веке. М., 1890]). Торговля рабами была прекращена Сперанским (см.: Г.Н. Потанин. О караванной торговле с Джунгарской Бухарией в XVIII столетии [“Чтения в Обществе истории и древностей российских”, М., 1868], с. 61)» [11] (гл. 3, прим. 29 к с. 85).
Так относились они к своим близким родственникам: отцы, словно рабами, в розницу приторговывали своими собственными сыновьями, дочерей же, вообще и за людей не считая, обменивали на скот и даже насиловали перед этим для них весьма выгодным обменом. Братья же приторговывали своими «нежно любимыми» сестричками. Мужья не брезговали и торговлею своими женами — лишними, по их мнению, ртами на тот день, когда поиздержатся невзначай чрезмерно.
Но что же такого они могли вытворять с людьми вовсе им не родными, а волею случая повстречавшимися им в пустынной степи? А в особенности, если их больше и вооружены они лучше?
«…у них существует обычай хватать иностранцев и продавать их в рабство» [9] (с. 105).
То есть пещерный образ жизни туземного народонаселения степей являл собой в то время еще первобытно-рабовладельческие формы отношений, отстав от Европы и России в развитии на просто невообразимое количество времени.
А вот что говорится о нравах, царящих на турецких землях. Жители окрестностей Трапезунда, например, как сообщает турецкий писатель Эвлия Челеби, в качестве некоего «оброка» выплачивают Стамбулу дань, среди всякой иной сельскохозяйственной продукции, и живым товаром:
«каждый год посылают 40–50 мальчиков и девушек, тысячу пар носков из козьей шерсти, тысячу пар полотняной подкладки и тряпки для дворцовой кухни» [12] (с. 34).
А вот каким является предмет товарообмена в Мингрелии:
«…в июле и в пору уборки урожая на торговых судах сюда привозят соль, посуду, оружие и обменивают на девочек и мальчиков» [12] (с. 48).
Вот что представляли собою южные порты Черноморского побережья Кавказа в не столь уж и далекую эпоху — во времена царствования первых Романовых в России. То есть во времена существовавшего у нас народоправия, во времена Русских соборов, южные наши соседи представляли собой торгующими оптом и в розницу людьми рабовладельческие государства. То есть находились еще в своем развитии на уровне каменного века.
А чуть южнее, у турок и армян, бывали, пусть и не числят они себя в подобного же рода дикарях, вот какие времена. В 1185 г.:
«Начался столь сильный голод, что люди поедали умерших и всякую падаль. Многие продавали своих детей. Из одной только области Шабахтан было продано в Донайсар, согласно записям, двадцать две тысячи мальчиков и девочек, которых отправили как рабов в Вавилон» [13] (с. 54).
Но и на Северном Кавказе, как и в Закавказье, практиковались такие же нравы. Вот что сообщает об обычаях, например, кабардинцев француз Ферран:
«…они обязаны ежегодно платить хану дань, состоящую из трехсот невольников, 200 молодых девиц и 100 юношей, не старее 20 лет. Часто беи, для примерного поощрения отцов и матерей, отдают хану своих собственных детей» [14] (с. 49).
«Они большие мошенники и воры. Одно село нападает на другое в открытую, похищая детей и мужчин хотя они могут это делать и тайком, если захотят — а затем тут же на берегу моря они продают пленных работорговцам» [15] (с. 18).
«Если они имеют более одной жены, то они продают некоторых своих сыновей так же, как они продают свой скот, ибо, как говорят они, в этом случае они много не поедят» [15] (с. 16).
«Как татары занимаются продажей членов собственной семьи, так и этот бедный народ творит то же самое» [15] (с. 18).
«Вообще же в Черкесии торгуют мужчинами и женщинами, как будто это обыкновенный товар» [16] (с. 112).
Но бывает там и вот какого рода товар:
«Если соседи враждуют и ссорятся, спор улаживается вождем деревни или князем, которых там несколько, если это важное дело, виновного продают…» [17] (с. 90).
«Народ этот очень вороватый. Не ворующим в этой стране даже девиц не дают, говоря: “Это не джигит”. Поэтому ночью, надев черные одежды, грабители отправляются на свой промысел. Они похищают и забирают девиц, юношей и даже солидных людей… их хватают, берут в плен и продают османам или татарам» [18] (с. 60).
«абаза [абхазы — А.М.] воюют между собою, похищают детей и жен, продают в неволю и этим живут. По мнению, [бытующему у] этого народа, человек, не занимающийся грабежом, — жалкий неудачник. Потому они и не допускают таких в общество и не дают им [в жены] девушек» [12] (с. 51–52).
«…у черкесских племен села враждебны друг другу. Так что нет недостатка в постоянных междоусобных войнах и распрях... А… племена абхазов враждебны по отношению к этим кочевым племенам черкесов. [Так что] у них в конце концов нет ни одного дня, свободного от битв и столкновений — каждый день с разных сторон приходят враги» [18] (с. 67).
На глазах у рассказчика:
«…беи двух кочевых племен затеяли меж собой жестокую битву, и ни один из двоих не спас жизни. В этой местности повсюду разбросаны скопления таких холмиков. Весь Черкесстан покрыт могильниками» [18] (с. 69).
Вот какая характеристика у народов Кабарды:
«Путешествовать по этим областям очень опасно. Людей здесь убивают за один платок и за одну луковицу…» [18] (с. 83).
Ничем не отличались в этом отношении и ногайцы. Когда они захватили в плен 800 человек на казацких наших землях и когда даже турецкий хан потребовал у них, воизбежание серьезных неприятностей с севера, все же вернуть пленников, то вот что ответили на это ногайцы:
«…Черные Ногайцы весьма уважают хана, но не зная другого ремесла… они не могут возвратить требуемых пленников; в вознаграждение же Московского Царя они позволяют Москвитянам везде захватывать столько Ногайцев, сколько им угодно» [14] (с. 48–49).
То есть плевать им на всех своих соотечественников, которые хотя бы на сантиметр ниже их самих ростом. Гори все кругом огнем, лишь бы им самим в том разору не было — что ухватили, то их. Но и восточные соседи ногайцев мало чем от них отличались. Вот например, что сообщается о жителях восточного побережья Каспийского моря:
«…здешний народ не употребляет денег; все они — воины и скотоводы, предающиеся воровству и убийствам» [5] (с. 174).
Все то же следует сказать и о прививших им ислам турках:
«Те крайне ошибаются, кои мнят, что они такие же люди, как и прочие; ибо они только что видом на людей похожи, а в существе весьма от них различны» [19] (с. 60).
Ибо нет в их поступках и обычаях ничего человеческого. И если у нас, например, существует таинство брака, то у турок, в противовес ему, существует закон, по которому, когда муж:
«…оставит свою жену, буде она нелюба ему покажется, то должен заплатить ей 50 левков, то есть 30 рублей пени; ибо там всякий муж имеет право свою жену бросить или отослать от себя, заплатив по договору деньги» [20] (с. 123).
То есть не существует у турецких мусульман и приблизительно никакого религиозного таинства брака, но лишь коммерция — только-то и всего: заплатил — купил; попользовался, надоела — заплатил и бросил.
Но и соседствующие с ними народности Средней Азии не слишком-то от турок чем и отличаются. Вот, например, какие обычаи бытуют во времена Ивана Грозного в Хорезме:
«Каждый хан или султан имеет по крайней мере 4 или 5 жен, не считая молодых девушек и мальчиков, так как жизнь они ведут порочную» [5] (с. 179).
То есть даже гаремов себе не заводят, не утруждая себя в излишних расходах на вовсе, по большому счету, не нужных им безчисленных детей, но занимаются содомией. Причем, с обеими полами.
Рожденные же этими ханами дети представляют собою атаманов многочисленных здесь разбойничьих шаек:
«Когда между этими братьями идет война (а редко бывает, чтобы ее не было), то побежденный, если только он избежит смерти, бежит в степь с теми, кто за ним последует, живет в пустыне поблизости от колодцев с водой и разбойничает и грабит торговые караваны и всех, кого может одолеть, продолжая таким образом свою злодейскую жизнь, пока не сможет собрать силы и получить помощь, чтобы снова вторгнуться во владения которого-нибудь из своих братьев» (там же).
То есть и здесь варварство просто какого-то пещерного уровня. Ведь если кто-либо из многочисленных потомков какой-либо династии не правительствующий грабитель, то самый обыкновенный разбойник с большой дороги. И такой образ жизни без изменений на протяжении тысячелетий.
А вот что говорит все тот же Энтони Дженкинсон о правителях Бухары:
«Деньги у них серебряные и медные… Цену же серебра король поднимает и снижает для своей прибыли каждый месяц, иногда даже два раза в месяц; он не печалится об угнетении народа, так как не рассчитывает царствовать более двух или трех лет, когда его или убьют или изгонят» [5] (с. 184).
То есть и здесь варварство просто фантастическое: сменяющие друг друга на протяжении веков многочисленные правители даже чувствуют себя лишь временщиками, а потому грабят подвластное им народонаселение ну ничуть не менее жестко, чем грабители с большой дороги. Ведь все труды многочисленных верноподданных постоянно сжирает рукотворная инфляция, с завидным постоянством проводимая руководством страны.
Но и восточнее в те времена проживало подобного же рода народонаселение:
«Киргизские же татары держатся в степях вокруг Красноярска и причиняют живущим поблизости в деревнях русским много вреда, ибо народ этот очень разбойничий и угоняет у русских скот, а иногда и кое-кого из людей, за что русские часто отплачивают им вдвойне» [11] (с. 89).
«Казаки в свою очередь заставляют дорого расплачиваться за это, так как уводят или уничтожают сотни людей и лошадей из их орд» [11] (с. 282).
То есть украли лошадь — угонят или убьют десять, украли человека — убьют за него пятьдесят. В следующий раз неповадно будет.
Так что общежительствовать с такого вот образа мировосприятия соседями, кроме грабежей иных средств обогащения испокон века не знающих, всегда можно было лишь единственным способом — крепко держа руку на их горле.
«В послании венгерского епископа Стефана Вацкого парижскому епископу (от 10 апреля 1242 г.)… говорится о том, что на стороне монголов сражаются племена мордвы; последние уничтожают всех людей без разбора, и никто из них не считается полноправным мужчиной, пока не убьет человека (Английские источники, с. 127, 154). Видимо, об этом же обычае сообщает Ибн Фадлан, когда характеризует башкир: “Мы остерегались их с величайшей осторожностью, потому что это худшие из тюрок, самые грязные из них и более других посягающие на убийство” (Ахмед ибн Фадлан, с. 130)» [21] (с. 296).
Согласно средневековому огузскому эпосу:
«юноше не давали имени, пока он не отрубил голову, не пролил крови» [22] (с. 33).
Таковы были изначально нравы наших восточных соседей угро-финнов. Понятно, соседствуя с ними русский человек не мог позволять себе расслабляться, всегда неизбежно давая агрессору соответствующий его хищническим устремлениям отпор.Вот, например, что происходило здесь во времена Екатерины II. Неплюев И.И., губернатор этого края, пишет:
«…башкирский народ с начала подданства царю Ивану Васильевичу, по их природному зверству, прежде бытности моей в разные времена бунтовал 6 раз; а киргизцы начали производить набеги за границу как для погубления россиян, так и для вспоможения башкирцев» [23] (с. 431).
Что и требовалось пресечь в самом еще зачатии. А потому одним из пунктов программы по урегулированию этого очередного 7-го по счету со времен Ивана Грозного бунта является:
«К находящимся команды моей армейским трем драгунским полкам — Московскому, Троицкому и Ревельскому, чтоб немедленно внутрь Башкирии вступили и тамо делали поиски, не щадя не токмо жилищ, но самых башкирцев, жен их и детей для укоренения страха к недопущению сему злу распространиться» (там же).
А также:
«…разослал я во всю Башкирию грамоты, коими прощались все бунтовщики, кроме зачинщиков… буде же и за сим милосердым объявлением оный башкирский народ останется в возмущении, то с оным и с женами их поступлено будет как с злодеями, без пощады и малолетних их детей» [23] (с. 432).
Потому, когда нагрянули царские войска, бунтовщики кинулись уносить ноги за Яик. Но не многим и это удалось:
«…башкирцев с женами и детьми перебралось более 50 000 душ. При перелазах за Яик многие побиты» [23] (с. 433).
А чтобы башкиры не объединились с киргизами, кочующими за яицкой линией укреплений, Неплюевым было отослано к ним разрешение забирать у пересекающих Яик башкир их имущество, а также жен и детей. Потому как прекрасно знал нравы и этого басурманского племени:
«киргизский народ, будучи кочевой и степной, ко всякому воровству и грабительству наклонный, не внимал никаким увещаниям, а пользовался сим случаем, чтоб наживаться» [23] (с. 432).
Лишенные имущества своими вероломными соседями башкиры, что и понятно, кинулись мстить киргизам. Так эта зверская резня и положила конец в Приволжских и Приуральских степях тлеющей здесь веками опасности. О чем Неплюев сообщает:
«Сие происшествие положило таковую вражду между теми народами, что Россия навсегда от согласия их может быть безопасна» [23] (с. 435).
И лишь такая политика возможна царского правительства возвратила здешним землям мир. То есть сами, что сообщалось туземному населению, они могут резать и грабить другу дружку сколько им будет угодно. Но нас не тронь.
Но бытовали в ту пору и такие народности, которым вовсе не требовалось заводить себе врагов, чтобы заниматься их убийствами и погромами. Вот, например, каким способом снискания себе «хлеба насущного» характеризуются северокавказские черкесы:
«Самые знатные среди них не обрабатывают землю, но стараются набрать небольшую кучку людей и ночью грабят, угоняют скот и похищают людей как у друзей, так и у врагов, ибо воровство — врожденное свойство этого народа… Воровство у них не наказывается или очень мало и редко, а если воруют ловко, то это даже хвалят» [17] (с. 90).
О кумыках и их соседях в горах Кавказа:
«…кумыки живут у подножья гор… потому, что так им легко скрыться в горах, когда их преследуют за грабеж, которым они занимаются; при малейшей опасности они угоняют свой скот в горы, потому что их соседи татары, черкесы, грузины и менгрелы грабят друг друга, когда только могут» [17] (с. 95).
Вот еще одна из статей их и их соседей по берегу Каспийского моря «народных промыслов». Вот почему в здешних водах наши купцы обычно пересекали это море на гигантских бусах, предпочитая их утлым лодчонкам местного персидского купечества:
«Путь на малых судах опасен тем, что если струг прибьет непогодою к берегу в Дербенте и в Тарках, то с находящихся на нем купцов взимают большие пошлины, а если струг прибьет к пустому месту, то люди усминского и кай датского князей нападают на купцов, убивают их и товары отнимают. На берегу постоянно идут грабежи» [24] (с. 72–73).
То есть таким видом подработки занимались практически все обитающие на берегах Каспия народности Кавказа. Но и обитатели черноморского побережья имели практически единую с ними болезнь:
«абазги (абхазы) претерпевали несносные притеснения от великой жадности своих властителей. Оба царя их, заметив красиво и хорошо сложенного мальчика, тотчас же отнимали его у родителей и, потом, оскопив, продавали по выгодной цене в Римскую империю. Отцов же немедленно предавали смерти…» [25] (с. 428).
А вот что следует сказать о грузинах.
Да, был у них когда-то царь Теймураз, потомок Царя Давида. То есть имеющий принадлежность к народу Русы, а потому поддерживающий в этой варварской стране хоть какой-то относительный порядок:
«Что же касается остальных четырех князей, находящихся в Грузии, то они не древнего рода, и, кроме того, эти последние продают своих детей и подданных иностранцам…» [26] (гл. 6, с. 86).
Подданные, о чем чуть выше уже сказано, сами воры и сами воруют и продают людей. И такие у них проживали христиане. Что говорить о проживающих здесь язычниках и мусульманах, которые воровство и убийство и изначально еще считали исключительно за великую доблесть?
«И если один человек сильнее другого, так что тот не может от него защититься, он его убивает и пользуется всем его добром, и этот сильный, который убил другого, провозглашается храбрым и благородным. И нет в стране ни суда, ни права, ни верховного судьи» [27] (с. 59).
Вот, между прочим, по какой причине у всех этих многочисленных восточных народностей процветает многоженство. Мужчин, своих соседей соплеменников, они, если оказываются хоть на вершок сильнее их или богаче, с легкостью вероломно убивают. Потому и женщины у всех у них всегда имеются в переизбытке. То есть живут все они словно скорпионы в банке:
«все их жилища находятся в лесах и каждая деревня опасается другой» [28] (с. 180).
Вот что подытоживает о нравах жителей Кавказа барон П.К. Услар:
«Торг невольниками составляет неотъемлемую принадлежность Кавказа с самых древних времен и, притом, сопровождаем был злодеяниями, перед которыми бледнеют все даже преувеличенные рассказы о торговцах черным мясом по берегам Африки» [25] (с. 428).
Кстати, не всегда в качестве живого товара. Но именно человеческого мяса. О чем свидетельствует арабский путешественник Ибн-Баттута (XIV в.):
«Однажды к султану манса Сулайману пришла группа людей из числа тех суданцев, которые едят людей, и вместе с ними их эмир… Султан почтил их и подарил им в знак гостеприимства служанку. Они же ее зарезали и съели. Затем они вымазали себе лица и руки ее кровью и пришли к султану благодарить его. Мне рассказали, что они обычно делали так каждый раз, когда приходили к султану. Мне рассказали также о них, что они говорят, что самые хорошие куски мяса тела женщины — это кисти рук и груди» [29] (с. 564).
А ведь похищенные и перепроданные кавказскими народностями люди могли оказаться в рабах и того же султана Сулеймана. И их вполне могла поджидать участь служанок, «каждый раз» уступаемых в подарок, что называется «с барского плеча», все тем же черным людоедам, столь обожающим лакомиться грудью и кистями рук несчастных пленниц!
А потому прославленный генерал Ермолов вот какую тактику, раскусив местные нравы, применял при покорении Кавказа:
«“…с ними я, прямо из человеколюбия, бываю жесток неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены” [30]» [211] (с. 131).
Так обстояло дело среди окружающих нас со всех сторон варварских народностей.
Но и в далеком Китае, что отмечают проделавшие туда нелегкий путь путешественники, царили нравы ничуть не лучше уже перечисленных. На пограничных в XVII в. землях Даурии, близ Цицикара, китайские:
«Писцы и сановники, состоящие на службе у хана и присылаемые сюда или в другие места Татарии, имеют право, данное им указом хана, когда хотят повеселиться в саду Венеры, забирать у жителей по своему вкусу для своего удовольствия жен и молодых девушек. И я часто сам видел, как они увозили прекраснейших женщин на повозках, как на бойню» [11] (с. 177).
Что, в свою очередь, наводит на полную аналогию этих восточных варваров с варварами западными. Ведь право первой брачной ночи средневековых феодалов идет с данным видом интимных услуг со стороны подневольного народа рука об руку.
Однако ж все перечисленные нравы были еще лишь цветочками в сравнении с нравами крымских татар. Вот, например, как они развлекались с пленными поляками во времена совместных с казаками походов на Польшу:
«И так как количество пленных и добычи было вне пределов всякого счета, то не осталось почти ни одного человека, кто, предварительно отобрав лучших из ангелоподобных девушек и подобных райским юношам мальчиков, не убивал бы ежедневно по десять и по пятнадцать пленников» [31] (с. 41).
Вот с каким зверьем нам довелось в свое время быть соседями. Кстати, признается в зверствах своих соотечественников крымский татарин Кырымлы Хаджи Мехмед Сенаи. Потому следует знать — что можно от них ожидать сегодня, если вновь позволить восстановить Бахчисарайский фонтан…
«…будучи от природы крайне нечистоплотными, они же легко мирились со всей обстановкой войны, порой весьма неприглядной» [32] (с. 270).
Они:
«…ласковы и приветливы друг к другу, но зато необычайно свирепы, гневливы, лживы и коварны по отношению к другим; все они были, конечно, врожденные убийцы» [32] (с. 270).
«Людей средних лет продают они туркам, а очень дряхлых и больных, не способных к работе, которых никто не купит, отдают своим сыновьям, чтобы они стреляли в них, точно в цель, или лишали жизни как-нибудь иначе, веревкой или железом, огнем или водой, в виде упражнения. Привыкнув смолоду ко всем безчеловечным и зверским делам, они становятся тем злее и свирепее в старости, получают совершенное сходство с отцами и сравниваются с ними» [33] (с. 209).
Вот теперь и зададимся вопросом: правильно ли поступили с этими народами русские, что покончили с их этими кошмарными привычками и перевели их из породы недочеловеков в Русское Царство, где дали возможность всем обрести человеческие отношения, всеобще признанные теперь?
Вот и еще маленькое отличие некоторого народа, ставшего на сегодня для нас чуть ли ни эталоном порядочности:
«Финские племена, жившие… на севере России, были во времена Геродота еще настоящими людоедами, причем не гнушались даже поедать тела своих покойных родителей (Обычаи эти у северных инородческих обитателей России сохранились вплоть до Московских царей, которые строго приказывали следить за ними своим воеводам и выводить эти “прелести”)» [34] (с. 38).
И что же теперь мы в ответ о себе слышим?
Это мы, а не финны врожденные алкоголики, это мы варвары, — а они культурный народ. Ну что на такое скажешь?
Пока эта странная ненависть и небрежение к самим себе не пройдет — нам не выбраться из той помойной ямы, куда загнала нас иноземномыслящая историография о нас. А потому, когда нас все продолжают убивать, мы лишь хнычемся: да, мы не достойны жизни на этом свете… Может потому и правильно они делают, что нас так все и продолжают убивать?
- Медведев В.С., Хомяков В.Е., Белокур В.М. Национальная идея или Чего ожидает Бог от России. Издательство «Современные тетради». М., 2005.
- Ахмад Дониш. История мангитской династии. Дониш. Душанбе, 1967.
- Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию. Русич. М., 2003.
- Книга, называемая новый летописец. Цит. по: Хроника смутного времени. Фонд Сергея Дубова. М., 1998.
- Джениксон А. Путешествие в Среднюю Азию 1558–1560 гг. Цит. по: Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Соцэкгиз. М., 1937.
- Шихаб ад-дин Абу-л-Аббас Ахмед ибн Али ал-Калкашанди (1355–1418). Светоч для подслеповатого в искусстве писца. Цит. по: Географическое описание Золотой Орды в энциклопедии ал-Калкашанди // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. XVIII. СПбГУ. СПб., 1995.
- Стефан Какаш и Георг Тектандер. Путешествие в Персию через Московию 1602–1603 гг. Императорское общество истории и древностей Российских. М., 1896.
- Корнилий де Бруин. Путешествие в Московию. Цит. по: Россия XVIII в. глазами иностранцев. Лениздат. Л., 1989.
- Ян Стрюйс. Путешествие по России голландца Стрюйса // Русский архив. № 1. 1880.
10. Миллер Г.Ф. Описание сибирских народов. Цит. по:Фрагменты из труда «Описание сибирских народов».Рыцари тайги. Дешифровка и перевод с автографов Г. Ф. Миллера А. Х. Элерта (РГАДА, фонд 181, дело 1386).
11. Избрант Идес и Адам Бранд. Записки о русском посольстве в Китай (1692–1695). Цит. по: Избрант Идес и Адам Бранд. Записки о посольстве в Китай. Глав. Ред. Вост. Лит. М., 1967.
12. Эвлия Челеби. Книга путешествия. (Извлечения из сочинения турецкого путешественника ХVII века). Вып. 3. Земли Закавказья и сопредельных областей Малой Азии и Ирана. Наука. М., 1983.
13. Михаил Сириец. Хроника. Цит. по: Из хроники Михаила Сирийца. (Статья пятая) // Письменные памятники Востока. 1978–1979. Наука. М., 1987.
14. Оллол Ферран. Путешествие из Крыма в черкесию, через земли ногайских татар, в 1709 г. Цит. по: Русский Вестник. Апрель. Т. 6. № 4. 1842.
15. Сведения о народах Кавказа (1404 г.). Элм. Баку, 1979.
16. 373 Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII–XIX вв. Эльбрус. Нальчик, 1974.
17. Витсен Н. Черкесия. Цит. по: Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII–XIX вв. Эльбрус. Нальчик, 1974.
18. Эвлия Челеби. Книга путешествия. (Извлечения из сочинения турецкого путешественника ХVII века). Вып. 2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья. Наука. М., 1979.
19. Левашов П.А. Цареградские письма о древних и нынешних турках и состоянии их войск, о Цареграде и всех окрестностях оного… и о многих иных любопытных предметах. Цит. по: Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. Восточная Литература. М., 1995.
20. Баранщиков В. Нещастные приключения Василия Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, в Азии и в Европе с 1780 по 1787 г. Цит. по: Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. Восточная Литература. М., 1995.
21. Ц. де Бриада. История татар. Часть 3-я. Исследования и материалы. Цит. по: Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. Евразия. М., 2002.
22. Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос / Пер. В. В. Бартольда. М.; Л., 1962.
23. Неплюев И.И. Записки. Цит. по: Империя после Петра. Фонд Сергея Дубова. М., 1998.
24. Котов Ф.А. О путешествии из Москвы в Персидское царство, из Персии в турецкую землю, в Индию и в Урмуз на Белом море, куда немцы приплывают на кораблях. Цит. по: Хожение купца Федота Котова в Персию. Изд. вост. литературы. М., 1958.
25. Услар П.К. Древнейшие сказания о Кавказе. Типография Меликова. Тифлис, 1881.
26. Алеппский П. Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Выпуск 3 (Москва). Книга 8. Цит. по: Чтение в обществе истории и древностей российских, Книга 3 (186). 1898.
27. Таубе И., Крузе Э. Великого князя Московского неслыханная тирания вместе с другими поступками, совершенными им с 66-го по 72-й год… Цит. по: Послание Иоганна Таубе Крузе и Элерта // Русский исторический журнал, Книга 8. 1922.
28. Эвлия-Эфенди. Путешествие турецкого туриста вдоль по восточному берегу Черного моря. Цит. по: Записки Одесского общества истории и древностей, Том IX. 1875.
29. Ибн Баттута. Подарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий. Цит. по: Древние и средневековые источники по этнографии и истории Африки южнее Сахары. Т. 4. Арабские источники XIII–XIV вв. Восточная литература. М., 2002.
30. Величко В.Л. Кавказ. Фэри-В. М., 2003.
31. Кырымлы Хаджи Мехмед Сенаи. Книга походов. Крымучпедгиз. Симферополь, 1998.
32. Нечволодов А. Сказания о Русской Земле. Книга 2. Государственная типография С.-Пб., 1913. Репринтное издательство: Уральское отделение Всесоюзного культурного центра «Русская энциклопедия», «Православная книга». 1992.
33. Петр Петрей. История о Великом княжестве Московском. М., 1997.
34. Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 1. Государственная типография С.-Пб., 1913. Репринтное издательство: Уральское отделение Всесоюзного культурного центра «Русская энциклопедия», «Православная книга». 1992.
Свежие комментарии